Ситуация с пандемией вернула внимание к теме неочевидных угроз. Функцию

объективации угрозы берет на себя общество в лице посредников, обеспечивающих оптимальное поведение человека. Реакция на угрозу складывается из наложения психологических, социально-психологических и социо-технических процессов. Возможные объяснительные модели: психическое напряжение, психологические защиты, концепция

невозможного и немыслимого, объективация неочевидного, эволюционная система безопасности, социальные формы поддержки, артикуляция бессознательного в социальных сетях, дискредитация экспертов, неопределенность ситуации. Обзор реакции на «невидимую угрозу» в перспективе этих моделей может дать продуктивный ракурс для исследования.

Ключевые слова: бессознательное, невидимая угроза, объективация, психологические защиты, немыслимое.

Феномен «невидимой угрозы»

Не то чтобы эта тема была новой, но текущие обстоятельства побуждают разобраться в ней более основательно. Сначала о понятиях: что есть угроза? Фактор, способный причинить вред системе, обществу или индивиду, который уже активирован или вероятность активации которого достаточно велика. Это объективная трактовка угрозы. Но «невидимая» угроза? Для науки наличие «невидимой части» мира привычно, поскольку всякое конкретное знание представляет собой связь видимого и невидимого (Фуко, 1998, с.12), а большинство современных теории в естественных науках разработаны не о тех факторах, которые являются наблюдаемыми (Нагель, цит. по Bandura, 1999, p. 22).

Но «невидимость» интересует нас относительно повседневной жизни. А в ней
угрозой считается то, что после восприятия требует особого отношения к ней и реакции на нее. Она должна быть распознана и воспринята как таковая, а затем вызвать активность противодействия. Нераспознанный или не вызвавший мобилизацию вредоносный фактор не переживается как угроза ни на психологическом, ни на социальном уровне. Поскольку мы будем рассматривать уровень личности и общества, то принимаем субъективистское определение угрозы как представления человека об опасности, способном мобилизовать активность и ресурсы личности и общества для её избегания, преодоления или ликвидации.
В качестве модельного случая мы используем разворачивающуюся на наших глазах историю COVID-19.

Необходимость реагировать на новые угрозы

Если вы читаете эти строки, то ваши предки в ходе нескольких миллионов лет
эволюции успешно формировали систему обеспечения безопасности, позволявшую им выявлять угрозы их мира обитания и реагировать на них. Эта система – одна из базовых для индивида. Она формируется в ответ на опасности физического мира. Они наглядны, ощутимы, ребенок обучается им через собственный опыт и наставления взрослых. Падение, порез или ожог, а также ситуации, ими грозящие, достаточно хорошо различимы и чувственно переживаемы. Наша базовая система безопасности быстро реагирует на них и
также быстро обучается: достаточно одной попытки потрогать горячий утюг, чтобы приобрести необходимое и прочно усвоенное знание. Несколько позже и не так быстро мы научаемся реагировать на социально опасных элементов, а также тех, кто нас от них охраняет. Но все эти опасности и угрозы даны нам в виде, адекватном нашей системе безопасности: они «видимы» (слышимы, обоняемы, осязаемы и пр.)

Развитие цивилизации, однако, имеет побочный эффект: появление вредоносных факторов, по отношению к которым у нас нет эволюционно сформированного способа непосредственного различения. Соответственно, чем больше новых возможностей осваивает человечество, тем больше появляется новых опасностей, требующих активности для их нейтрализации. Среди них все больше тех, что не воспринимаются привычным нам образом.
Наша система безопасности не может выявлять их непосредственно. Как и прочие системы человека, она оказывается перед необходимостью развить какую-то функциональную надстройку для решения новых задач. И эта надстройка формируется как внешняя социальная часть психических механизмов человека.

Что может являться «невидимой» угрозой?

Всё, где ситуацию определяют факторы масштаба, времени, системных связей,
опосредованных измерении, трендов накопления количественных изменении, выходящие за скромную пространственно-временную зону контроля «настоящее – ближайшее будущее» человека. Это может быть, например, следующее.

Вредоносный фактор, недоступный непосредственному эмпирическому наблюдению человека в силу своей физической или биологической природы (микроорганизмы и вирусы, частицы ионизирующего излучения, химические соединения и пр.). Мы наблюдаем последствия, но сам фактор можем только предполагать.

Длительно развивающиеся процессы, изменения в которых происходят медленно, а вредоносные последствия наступают отсрочено. Эти процессы часто дают индивиду или обществу явный позитивно воспринимаемый результат, негативный же эффект латентен, но неизбежен.

Процессы в сложных системах не доступны «наивному» наблюдателю до тех пор, пока количественные изменения не создадут резкий и впечатляющий качественный (и наблюдаемый всеми!) скачок. Мы не можем усмотреть неочевидные регулятивные связи в сложных системах, создающие неожиданные и нежеланные эффекты. Процессы в больших системах вообще недоступны непосредственному восприятию в силу сложности и многократной опосредованности связей в системах и масштаба времени их протекания. Примерами служат климатические, экологические, экономические и политические изменения.

Превратить «невидимую» угрозу в реальность: посредники и объективация

Для освоения и контроля невидимых угроз эволюционной системы безопасности индивида недостаточно. Она должна присоединиться к системе производства социальной реальности общества. Её составляют а) наука и продвинутые социальные и технологические практики, которые первыми обнаруживают потенциальные угрозы для общества; б) информационные медиа, создающие поток сообщении для населения; в) политики и власти,
наделяющие их значимостью; г) образование, обеспечивающее нас пониманием пространства возможного. Эта цепочка посредников между «невидимой угрозой» и человеком побуждает его встретиться с новой реальностью.

Идеальная модель посредничества такова: ученые обнаруживают и исследуют новое явление, медиа сообщают нам о характере угрозы, модели её действия, косвенных признаках, которые можно наблюдать, способах контроля и противодействия, при необходимости власти предписывают способы поведения относительно угрозы и принимают меры, выходящие за рамки индивидуальных возможностей граждан, последние же этим предписаниям следуют.

Реальность отличается от идеальной модели участием в процессе множества
разнонаправленных автономных (неконтролируемых) факторов. Итоговый результат представляет собой продукт игры конфликтующих и взаимовлияющих систем.

Посредники – одна из важнейших действующих сил в этом процессе. Они
информируют человека о появившейся угрозе. Но (перефразируя Маркса) на информации с самого начала лежит проклятие – быть «отягощенной» кодами: коды их сообщении чаще всего не соответствуют кодам, распознаваемым нашей эволюционной системой безопасности. Поэтому посредникам приходится выполнять функцию объективации или опредмечивания «незримой угрозы». Объективация здесь означает то, что знание об угрозе, существующее в ментальных моделях специалистов, предъявляется людям таким способом,
чтобы в их субъективном мире сложилась адекватная модель угрозы и должного отношения к ней. Сообщение в кодах чисел и слов должно быть дополнено посланием в кодах, читаемых эволюционными системами определения реальности и обеспечения безопасности.

Нельзя сказать, что процесс объективации не освоен обществом, но нельзя и
согласиться с тем, что он осмысленен и оптимизирован его агентами. Появляющиеся в последнее десятилетие работы по визуализации информации, персонализации аргументации и улучшению понимания говорят, скорее, что тема актуализировалась, но далека от исчерпания.

Сообщение специалиста эффективно меняет субъективную картину мира и спектр угроз в ней для другого специалиста в этой области или человека с соответствующим образованием. Ментальные модели природных или социальных процессов, ставшие частью субъективного мира человека, обеспечивают ему переживание их реальности, не уступающее эмпирическому опыту. Успешная практика использования субъектом теоретических моделей для прогноза развития процессов и воздействия на них создает у него
особый вид эмпирического опыта, сопровождаемого чувством реальности. Здесь можно было бы использовать и термин «живое знание» (Зинченко, 1998), и понятие «вера», поскольку вера, в сущности, своей, есть знание предмета веры, в истинности которого субъект убежден (Кураев; 1995; Лосев, 2001). Итак, специалист понятен специалисту, но нас интересует происходящее с большинством наших граждан.

В повседневной практике люди решают те же задачи объективации, опираясь на
косвенные характеристики («послания») сообщении посредников. Мы можем принять реальность невидимого объекта, если нам об этом говорит человек, которого мы воспринимаем как носителя знания и которому мы доверяем. Мы можем принять реальность недоступного нашим чувствам объекта тогда, когда мы наблюдаем других людей, эмоционально реагирующих на него и действующих так, как если бы он был для них реален.
Если мы сами совершаем действия, вытекающие из предполагаемой реальности незримого фактора, то действенно повышаем уровень нашей убежденности в реальности предлагаемой нам картины.

Ребенок идет с мамой по лесу, видит поваленное дерево – место отдохнуть. Ребенок порывается к дереву, мама встревоженно удерживает его за руку и говорит: «Посмотри, нет ли здесь змеи!». Поведение наделенного доверием Другого, его эмоциональная реакция, выполнение собственных действии в связи с возможной опасностью – внимательный осмотр места – и означенная взрослым «невидимая» угроза эмоционально, чувственно и поведенчески насыщена и включена в «несомненное знание» человека на все последующие
годы.

И, разумеется, мы можем принять реальность невидимого фактора, когда видим
последствия его действия. Но это запаздывающий способ принятия очевидного («вложить персты в раны»), который слишком затратен для общества.

Объективация разворачивается на когнитивном уровне – я принимаю новое знание как должное и вписывающееся в мою картину мира, на уровне поведения – я наблюдаю других людей и действую сам в соответствии с этим знанием, на уровне эмоции и оценок – я переживаю правильность моих действии и испытываю негодование по отношению к тем, кто делает нечто иное. Она продолжается и на уровне социально-психологической поддержки –
я знаю о других людях, солидарных со мной (причастен к этой группе), я чувствую себя уверенно и минимизирую тревогу (за счет принадлежности к группе и ее поддержки моей позиции), я переживаю состояние субъективного контроля ситуации (располагаю признанной другими обоснованной схемой действии). Отметим, что все процессы объективации происходят в пространстве социальных взаимодействии, представлении, чувств и решении.

Итак, незримая угроза должна объективироваться, чтобы стать регулятором
поведения человека. Способы ее объективации многообразны. Её объективирует эксперт в предметной области, который служит для нас источником знания. Её объективирует медиа-агент, сообщающий нам о смысле ситуации и ее потенциальных последствиях. Её объективируют наблюдаемые нами другие люди, учитывающие в своем поведении возможность встретиться с угрозой. Её, наконец, объективируем и мы сами, выполняя действия, детерминированные угрозой как принятой нами реальностью. Объективированная угроза прочитывается человеком как знание, касающееся его лично, и оно обязывает действовать.

Реакция человека на «невидимую угрозу»

Реакция человека на реальность, создаваемую для него посредниками, представляет собой особый феномен. Сообщение о возможной угрозе активирует реакцию мобилизации и готовность действовать. Непосредственная угроза вступает как источник психической напряженности, но он оказывается не единственным. Сообщению об угрозе сопутствуют
мероприятия по ее контролю и предотвращению, включающие ряд требовании и ограничении для граждан. Они порождают свою линию фрустрации. Для части населения возникает угроза экономической стабильности, которая ставит под вопрос не только привычки повседневности, но и в целом весь образ жизни. Итак, первая данность – растущее психическое напряжение.

Далее наш субъект обнаруживает себя в «бульоне объективации», щедро заваренном посредниками-трансляторами, дающими различную оценку происходящему и предлагающими различные способы действии. Ему приходится самому выбирать между конкурирующими голосами, пытаясь определить собственную линию поведения.
Неопределенность ситуации и требование самоопределиться добавляет свой вклад в состояние напряженности.

Если человек имеет представление о сущности угрозы, знает способы
противодействия ей и обладает необходимыми средствами для этого, то он переживает чувство контроля за ситуацией, а существующее напряжение получает разрядку в конструктивной активности. Это позитивный вариант. Если же сущность угрозы неясна, состав действии по избеганию угрозы субъекту не дан или не считается им эффективным, а возможности ограничены, то он переживает тревогу, растущее беспокойство, состояние беспомощности и страх непереносимого роста напряжения, грозящего дезорганизацией Я.
Это состояние должно быть срочно преодолено, и защитные механизмы психики имеющимися у них средствами решают поставленную задачу.

Вытеснение позволяет «знать» требования, но «забывать» следовать им на
поведенческом уровне. Но его недостаточно, поскольку тревожащие напоминания о ситуации встречаются в окружении человека слишком часто. Поэтому вытеснение быстро сменяется отрицанием. В этом случае сообщение о ситуации принимается, но дискредитируется как несущественное. Факт сообщения, однако, не опровергается, равно и то, что за ним стоит некий коммуникатор. Это побуждает усиливать конструкцию совладания с тревогой, используя рационализации либо примитивного типа – теории заговора, либо более сложные концептуализации – альтернативные объяснительные модели
происходящего или особые этические концепции. Репрезентативный для РФ опрос, проведенный ВШЭ в сентябре этого года, показал, что 43,4% опрошенных не верит в существование вируса или считает его опасность преувеличенной, 46,7% не поддерживают введенный весной режим самоизоляции. А вот и концептуализации указанной группы:
самоизоляция – нарушение гражданских прав, самоизоляция не решит проблему распространения вируса. (Опрос общественного мнения…, 2020). Концептуализации редко бывают ложными, но они почти всегда подменяют основной действующий фактор.

То, что человек конструирует иногда очень изощренные концепции происходящего, не должно затенять тот факт, что они обслуживают отрицание некоторых затрагивающих его тревожных исходов. Считает ли он их невозможными? Разумный человек вряд ли ответит «Да». Но почему это не влияет на его поведение?

Феномен отрицания может быть прочтен и в другой теоретической модели.
В.В.Знаков исследует взаимоотношения между невозможным и немыслимым. Он отмечает, что феномен немыслимого имеет не столько когнитивный, сколько экзистенциальный характер и основывается на убежденности человека в некоторых моральных утверждениях.
Выход за их границы разрушает весь субъективный мир человека и именно поэтому не может быть помыслен. Основания запрета на мышление немыслимого лежат в бессознательном. «Немыслимость – производная от расхождения сознательного и бессознательного» (Знаков, 2020, с.32).

В духе предложенного понимания легко представить ситуацию, когда
бессознательное индивида неодолимо стремится видеть вокруг себя мир, отвечающий его желаниям. Слабое и недисциплинированное действительностью мышление в сочетании с комплексом всемогущества и нарциссизмом бессознательного организует субъективный мир
как подобие компьютерной игры, правила которой всегда приносят ему выигрыш. Это читер, живущий в социуме, но верящий в то, что он может изменять или обманывать законы действительности, если они ему не нравятся. Весь его субъективный мир и моральные принципы построены вокруг себя как единственной ценности, а немыслимой для него является его смерть. Он признает ее возможной, но на базовом уровне регуляции относит к
немыслимому. Поскольку с ним ничего не может случиться, то препятствия его желаниям – главное, что вызывает у него напряжение.

Сообщения посредников-трансляторов сортируются людьми по определенному критерию и часть из них отбрасывается как незначимые путем атрибутирования им ложности, недобросовестности, манипулятивности, некомпетентности и прочих грехов несоответствия действительности. Но это концептуализации «после выбора».
Действительный принцип выбора диктуется бессознательным и это – получение желаемого при уменьшении усилии, требующих напряжения. И восприятие происходящего, и вытекающие из него личные нормы поведения направляются этим принципом. Но бессознательное никогда не выражает себя прямо, поэтому его акции имеют превращенную форму – они всегда о другом.

Для иллюстрации еще раз обратимся к данным опроса ВШЭ. Дистанционное
обучение детей по данным опроса не поддерживает 79,5% родителей. Основные мотивы для половины представителей этой позиции звучат так: «Школьникам необходимо личное общение» и «Школьники не готовы к такой форме обучения». Правда? А не точнее ли был бы ответ «Мы не желаем заниматься детьми ни на минуту больше, чем привыкли» (Опрос общественного мнения…, 2020).

Бессознательное на социальной сцене

В отличие от психоаналитической практики, где все драмы разыгрываются во
внутреннем мире пациента либо кабинете аналитика, сегодня местом их развертывания становится социальное пространство. Нельзя убедить себя, не убеждая других. Отрицание одной модели событии и провозглашение другой истины, снижающей личную тревогу, требует поддержки а) собственными поступками, практиками, манифестациями, б) наличием группы единомышленников и переживанием тех чувств причастности, поддержки и
защищенности, которые дает такая группа.

Здесь на сцену выходит еще один действенный фактор. Это социальные сети и
информационные платформы. В условиях ограниченности общения они стали основной площадкой как для снятия неопределенности и получения терапирующей информации (социальной поддержки), так и для собственного убеждения и самоподдержки. Предъявление себя потенциально неограниченной аудитории стало легко доступным для огромного числа людей. Общее состояние напряженности наложилось на этот фактор и дало результат, который ранее трудно было представить возможным: бессознательные защиты
множества людей получили доступ к средствам артикуляции своих способов совладания с тревогой. Бессознательное с его отрицанием рациональности и следованию своим желаниям (а главное из них – не напрягаться) вдруг оказалось коллективным социальным субъектом, оказывающим покровительство ищущим у него утешения и требующим от мира измениться
согласно его желаниям. Вытесняющие собственный страх субъекты реагирования на угрозу сами становятся посредниками-объективаторами и начинают производить послания, сообщающие об их отношении к «невидимой» угрозе, и действия, демонстрирующие это отношение. Мы наблюдаем массовый самопроизвольный процесс создания воображаемой реальности, который ранее был доступен только тоталитарным государственным идеологиям
и закрытым сектам.

Случай ковида как предъявленной всем угрозы обострил известную проблему
взаимодействия человека с интернет-платформами, поддерживающими коммуникацию. Большинство этих платформ организованы так, чтобы предоставлять пользователю сообщения на интересующие его темы и именно те, что вызывают его одобрение (принцип персонификации, известный у его критиков как «пузыри Гугл»). Рассмотрим, как это действует, на примере такой массовой платформы как «Яндекс». Если система публикует тексты, создаваемые самодеятельными авторами (модель «Яндекс-Дзен»), и продвигает их в выдаче в зависимости от скорости поступления откликов читателей, то авторы неизбежно стремятся к артикуляции неосознаваемых желании читателей. В ситуации, когда читатель встречается с несколькими трактовками волнующей его темы, он выбирает ту, которая соответствует его умонастроению и обеспечит ему облегчение, оправдание и поддержку.

Далее мы получаем жизнь субъекта в «пузыре». Системы типа Яндекс Дзен
усиливают и радикализируют переживание людьми своей правоты: люди получили возможность питаться собственными предрассудками. Усиливается концентрация убежденности: человек читает себе подобных и сам далее транслирует то, что вываривается в этом котле из его же заблуждении. Добавим к этому, что активность в высказываниях связана с тревогой: чем сильнее бессознательный страх человека, тем больше потребность об этом говорить. Это гарантирует при прочих равных условиях преобладание в социальных
сетях компенсационных и активно защитных взглядов на угрозу.

Макрофакторы имеют значение

«Естественное» развитие в социальных сетях бессознательного, получившего голос, так же, как и естественное развитие примитивных групп ведет к утрате цивилизационных достижении. Критика ситуации, когда «слепые ведут слепых», логично переходит к вопросу о том, что делают (или чего не делают) элиты, находящиеся у власти и несущие ответственность за развитие цивилизации.

Наблюдаемые здесь процессы скорее беспокоят, чем обнадеживают. На протяжении десятилетии происходит процесс дискредитации института экспертов – собственно именно тех посредников, сообщения которых должны восприниматься с доверием и приниматься обществом как руководство к действию. Доверие к ним было разрушено различными средствами: историями об ангажированности, недобросовестности и некомпетентности.
Представляется, что эксперты воспринимаются элитами как еще один из полюсов власти, который надо взять под контроль. (Атака Трампа на руководство ВОЗ – один из примеров этой темы). Для создания ситуации неопределенности с экспертными оценками достаточно, чтобы в информационном пространстве появлялось опровержение для любой оказавшейся там значимой идеи. По поводу пандемии мы уже имеем две конкурентные публичные декларации экспертов «Декларацию Грейт Баррингтон» от 4.10.2020 и «Меморандум Джона Сноу» от 15.10.2020. По поводу первой советник Трампа по вопросам здравоохранения Скотт Атлас написал в Твиттере: «Похоже, лучшие ученые мира поддерживают политику Дональда Трампа по ковиду». Именно так обозначено «должное» положение дел: принимают решения политики, затем их поддерживают эксперты.

Но управление экспертами является не единственным достижением элиты. Судя по ряду признаков, идеи постмодерна охватили и ее. Конструирование реальности становится еще одним крайне неприятным признаком настоящего времени. Термин «пост-правда» констатирует уверенность больших групп людей в том, что контроль за информацией позволяет создавать уже не разделяемую обществом реальность, а саму действительность.
Когда-то государство ацтеков, создавшее для себя реальность, в которой их правители общались с богами и могли влиять на них пирамидами и жертвоприношениями, думало то же самое.

Чего можно было бы ожидать от государства, организующего противодействие
«невидимой» угрозе? Год с коронавирусом обнаружил, что страны Восточной Азии лучше справляются с проблемой пандемии, чем Европа и США. Эксперты выделили следующие отличия, позитивно повлиявшие на ситуацию (в скобках – наша интерпретация):


в опыте людей была практика встреч с эпидемиями (наличие в картине мира адекватно сформированного образа угрозы);

люди изначально были готовы действовать и выполнять указания правительств
(сформированный образ угрозы плюс доверие к мотивам и компетентности элит);


ясная и «прозрачная» коммуникация в ситуациях неопределенности (доверие к официальным источникам информации);


быстрое и организованное изменение практик взаимодействия с использованием технических и информационных средств (без комментариев);

широкое использование в сообщениях видеоряда вместо вербального инструктирования (примечательно в связи с обсуждавшейся ранее проблеме кодов) (Horton, 2020).

Попытаемся обобщить наши наблюдения и попытки их теоретического осмысления. Образ «невидимой» угрозы складывается и переживается через предлагаемые посредниками-трансляторами модели. Основной составляющей реакции населения на «невидимую» угрозу является рост психической напряженности. Конкретная реакция складывается как результат наложения нескольких психологических, социально-психологических и социотехнических
процессов. Текущая их конфигурация приводит к появлению в социальном пространстве коллективного бессознательного, отрицающего рациональные решения и тяготеющего к самоорганизации. Будущее будет захватывающе интересно, но небезопасно.

Список литературы

1. Декларация Грейт Баррингтон https://gbdeclaration.org/great-barrington-declaration-russian/ Дата обращения 05.12.2020
2. Зинченко В.П. Психологическая педагогика. Часть 1. Живое Знание. —Самара. 1998.
3. Знаков В.В. Понимание невозможного и немыслимого //Ярославский
психологический вестник Выпуск 3 (48). 2020. С.26–34
4. Кураев А.В., Кураев В.И. Религиозная вера и рациональность / Исторические типы рациональности /Отв. ред. В.А.Лекторский. Т.1. - М., 1995.
5. Лосев А.Ф. Диалектика мифа М., изд-во «Мысль». 2001 С.135
6. Опрос общественного мнения населения РФ. Изменения, вызванные эпидемией коронавируса и режимом самоизоляции. Седьмая волна 07.09.2020. ВШЭ. https://www.hse.ru/news/398120110.html Дата обращения 05.12.2020
7. Фуко, М. Рождение клиники. Пер. на рус. яз. А.Ш.Тхостова. Изд-во Смысл, 1998 г.
8. Bandura, A. Social cognitive theory: An agentic perspective //Asian Journal of Social Psychology (19990 2: pp.21--41
9. Horton, R. COVID-19—what have we learned so far?
https://www.thelancet.com/journals/lancet/article/PIIS0140-6736(20)32584-8/fulltext Дата обращения 05.12.2020
10. Scientific consensus on the COVID-19 pandemic: we need to act now
https://www.thelancet.com/ Published Online October 14, 2020 https://doi.org/10.1016/S0140-6736(20)32153-X (Меморандум Джона Сноу). Дата обращения 05.12.2020

Для цитирования: Кимберг А.Н., Улько Е.В. Восприятие человеком «невидимых» угроз / Психологические проблемы личности и общества в условиях эпидемиологической угрозы:
сб. статей Всероссийской конференции / Под ред. И.В. Антоненко, Н.В. Калининой, И.Н. Карицкого.; Москва; Россия; Российский государственный университет имени А.Н. Косыгина; 2021; С. 43-54.


УДК 316.6