LARGE SYSTEMS AND IMPLICIT DANGERS: THE MEDIATORS PROBLEM

A.N.Kimberg, E.V.Ulko

АННОТАЦИЯ

Отношения человека с большими системами рассматриваются как особая группа проблем безопасности. Опасности здесь неосязаемы, то есть не воспринимаются чувственно, и сформированные в процессе эволюции системы безопасности человека не реагируют на них должным образом. Чтобы понять угрозы больших систем, человеку нужны посредники и интерпретаторы. Развитие глобальной сети увеличило влияние посредников, но при этом их

компетентность и порядочность больше не гарантируются. Каждый человек стоит перед выбором источника информации и должен решать, доверять ли его сообщениям. Наши наблюдения показывают, что люди не справляются с этой задачей. Их сознанием активно манипулируют. Обсуждается проблема поиска пути к разумному принятию людьми решений в мире информационного хаоса.

Human relations with large systems are discussed as a special group of safety problems. The dangers here are impalpable, that is, not perceived sensually. Human security systems formed in evolution do not react to them properly. To understand the dangers of large systems, a person needs intermediaries and interpreters. The development of the global network has increased the influence of intermediaries. At the same time, their competence and decency are no longer guaranteed. Each person has to choose a source of information and decide whether to believe his

messages. Our observations show that people are not up to the task. Their consciousness is being actively manipulated. The problem of finding a way to persons rationally decision making in the world of information chaos is discussed.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: психология безопасности, большие системы, посредники,

интерпретаторы, доверие, эвристики, манипулирование.

KEY WORDS: safety psychology, large systems, mediators, interpreters, trust, heuristics, manipulation.

Когда мы говорим о психологии безопасности, то имеем в виду существование у
человека некоторой потребности в безопасности, механизмов анализа среды в аспекте возможных угроз и схем активности, направленных на избегание или ликвидацию этих угроз. Мотивационные, когнитивные и поведенческие аспекты активности образуют систему, которая имеет определённое целевое состояние – состояние безопасности. Оно не тождественно стремлению к покою и отсутствию стимулов активности, хотя такая мысль и напрашивается: чем меньше мы знаем об угрозах, тем спокойнее спим. Напротив, состояние
безопасности основано на знании об угрозах и их контроле: избегании приближения к ним и наличию средств их преодоления или нейтрализации.

Психологические механизмы системы безопасности формировались в эволюции и явились достаточно успешными, по крайней мере для читателей этого текста. Мы с вами здесь, а это значит, что системы безопасности наших предков были адекватно вписаны в среду их обитания. Но обратим внимание на то, что система безопасности человека, работающая быстро, во многом без участия или под запаздывающим контролем сознания, сформировалась для угроз физической и социо-биологической среды, в которой протекала
история человека. Угрозы в ней всегда были представлены в чувственно воспринимаемом виде. Даже если в силу ограниченности фактического знания некоторые угрозы приписывались воображаемым сущностям, то и тогда они наделялись образами, наполненными чувственным содержанием. Опасность всегда была явной, реально воспринимаемой или представляемой в воображении как реальная.

Однако имеется много опасностей, которые не представлены чувственно, не могут быть восприняты субъектом, а последствия их воздействия проявляются с задержкой. Имеющаяся у нас система безопасности не реагирует на них должным образом, а попытки нашего ума озаботить её новыми проблемами не достигают цели. В прямой конфронтации с древними структурами мозга перевоспитанию подвергнется скорее неокортекс.

Причины слепоты нашей эволюционно сформированной системы безопасности могут быть различными: появляется новый физический или биологический фактор, не воспринимаемый чувственно (радиоактивное заражение местности или новый вирус); масштабы времени, в которых реализуется угроза, превышают временные рамки психологически освоенного нами формата ситуации «причина – следствие» (выбросы углекислого газа сегодня и глобальное потепление когда-то там), угроза и ее реализация имеет социально-символический характер (деградация социальных институтов, включение в системы принятия решении искусственного интеллекта). Наконец, мы можем иметь дело с большими системами, понять связи и причинность которых нам не удается.

Мы различаем опасности в тех ситуациях, которые происходят вокруг нас и
соответствуют масштабам переживаемого нами времени. Но многие ситуации и процессы превосходят возможности их непосредственного восприятия. Опасности, возникающие в них, оказываются для нас неосязаемыми чувственно и, тем самым, неявными.

Есть основания полагать, что восприятие человеком неявной опасности (в сравнении с чувственно представленной опасностью) является специфическим психическим явлением, имеющем особые психологические закономерности, требующие своего описания и изучения.
Отличается ли восприятие и переживание человеком опасности хождения по обрыву от чувства опасности потерять работу, если организация продолжает функционировать и пока никого не уволили? По всей видимости, да. Рассмотрим некоторые моменты, раскрывающие эти различия.

Предвосхищение субъектом будущего является основополагающей характеристикой состояния переживания опасности/безопасности. В обоих случаях это характеристика текущего состояния субъекта, оценивающего будущее. Очевидно, что в предположениях о будущем с опорой на эмпирически данные факты человек выстраивает свое представление об ожидаемом на основе имеющихся у него моделей процесса – как извлеченных из
собственного опыта, так и приобретенных из различных значимых для него источников. Получаемая информация может либо бесконфликтно встраиваться в привычные для субъекта объяснительные схемы, либо расходиться с ними и вызывать необходимость активного осмысления и оценки текущей ситуации. В этом случае происходит обращение к другим источникам и другим вариантам интерпретации ситуации, которые включаются в формирование оценки степени опасности будущего развития ситуации.

Однако там, где дело идет о больших системах и масштабных процессах, мы имеем ситуацию особого рода. О большей части связанных с ней эмпирических фактов субъект узнает только опосредованно. Для большой системы единичный случай, наблюдаемый субъектом, может вообще не является фактом. Таковым становится только статистическая тенденция, имеющая определенный тренд во времени. Кем-то должны быть выполнены наблюдения, проведено обобщение, сформулирована и названа тенденция. Констатируем: между нашим субъектом и большими системами реальности необходимо появляется посредник, предоставляющий ему факты для суждения.

Но факты слепы без модели, описывающей большую систему и ее процессы.
Обыденный опыт нашего субъекта не обеспечил его моделями, выходящими за рамки типичных практик его жизни. Он не способен сам создать модели большой системы, поскольку для этого необходимы специальные знания, научная методология и объемная когнитивная работа. Поэтому и здесь появляются посредники, создающие модели происходящего и предлагающие их нашему субъекту (более привычное название акта предложения модели ситуации – интерпретация, но нам важно сделать акцент не только на
объяснении происходящего, но и на предложении инструмента предсказания развития событии).

Итак, что мы видим? При встрече с системами, превосходящими повседневность, субъект формирует свои представления о возможных угрозах только во взаимодействии с посредниками, предоставляющими ему и факты, и интерпретации, и перечень опасностей, и рекомендации / инструкции по их предупреждению или нейтрализации. Иного ему не дано.

Такое положение дел всегда имело место в жизни человека. Мнение значимых
Других, экспертов и авторитетных лиц оказывало влияние на понимание и переживание ситуации. Знание о ряде вещей человек получал только от других людей, текстов и изображений, служащих посредниками между ним и миром. Можно прожить всю жизнь, зная о существовании суслика, но так никогда его не увидев.

Но в последние десятилетия произошли изменения, требующие того, чтобы их
учитывали. Деятельность человечества и глобальные связи породили большие системы, влияющие на локальную жизнь человека почти в любой точке мира. Характер этого влияния мало предсказуем и уж точно непонятен подавляющему большинству населения планеты. Каким образом рост благосостояния жителей китайских городов поднимает цены на молоко
для немецких домохозяек? Как кризис американской ипотеки вынуждает треть российских домохозяйств сократить потребление базовых продуктов питания?

Интернет и социальные сети невероятно увеличили для обычного человека
доступность и получения, и размещения сообщении о мире. Объем фактов, предоставляемых посредниками, сегодня на порядки превосходит эмпирические данные личного опыта. Собственно, личный опыт теперь все более сводится к акту подключения к тому или другому набору каналов информации. Та скорость развития цивилизации, которую мы сегодня
наблюдаем, определяется работой информационных посредников. Но достижения человечества оборачиваются и угрозами ему же.

Появились проблемы и с посредниками. Медиа в поиске влияния сместились от
миссии каналов, открывающих человеку реальность, к осознанию себя как сущностей, способных создавать саму реальность. Слово «пост-правда» получило распространение несколько лет назад и негативной коннотации в нем, увы, не чувствуется. Посредники, осознавшие свои возможности, испытывают почти непреодолимый соблазн коррумпироваться и извлекать сверхдоходы из своего особого положения. Они возникают из манипуляции информацией в пользу различных групп интересов. Последние, в конечном
счете, преследуют достижение власти – политической или экономической.

Рассчитывать, как полагали античные мыслители, что в столкновении взглядов
прояснится истина, не приходится. В мире прошла успешная кампания по дискредитации экспертов, высказывавших оценки, мешающие тем или иным группам интересов. Им предъявлялись упреки в недобросовестности и ангажированности (в некоторых случаях – справедливые), а иногда и в «психических особенностях» (и опять, возможно и это). В результате этой кампании институт экспертов существенно девальвировался в сознании
общества.

На уровне дискуссии в социальных сетях возник и развился феномен «троллей» – наемных, а иногда и добровольных авторов, оспаривающих и дискредитирующих любое утверждение. В отличие от критики как основного метода развития научного знания методология троллинга основана на личном безразличии и к истине, и к содержанию своих утверждении. Активность троллей создает эмоциональный шум, блокирующий процессы коллективного мышления. Организованные системы троллей с полным правом можно
отнести к одному из действующих видов информационного оружия, так же как
постановщики радиоэлектронных помех давно стали частью вооруженных сил всех стран.

В этих условиях субъект, пытающийся отнестись к потенциально угрожающим ему проблемам больших систем (геополитические игры правительств, экологический кризис, реформирование образования, медленно текущий кризис мировой экономики и, наконец, попытки экосистем Covid-19 и Homo Sapiens притереться друг к другу), оказывается в том же положении, что и до информационной революции: он по-прежнему не может принять
разумное решение из-за недостаточности ориентиров.

В психологии накоплен значительный материал по производству человеком
социальных суждений при отсутствии достаточных фактов для их вынесения. Так, фундаментальная ошибка атрибуции свидетельствует о склонности человека отдавать предпочтение личностному атрибутированию по сравнению с ситуационным. В значительной степени это объясняется тем, что личность представлена (в контексте исследовании – эмпирически представлена), а ситуация – нет, она неявна, требует выведения и понимания. Здесь фиксируется меньшая значимость неявной информации по сравнению с
эмпирически данной.

В ситуации, когда субъекту доступны только опосредованные знания, происходит следующее: посредники-интерпретаторы делают неявное знание отчетливым и связывают его с предлагаемой ими моделью происходящего. Вы не найдете в Интернете ни одного обобщающего утверждения (модели или интерпретации), сколь бы бредовым оно ни было, без обосновывающих его фактов (проявленного «эмпирического знания»). Таких «обосновании» настолько много, что государства стали принимать законы, противодействующие фейк-ньюс (еще один термин совсем недавнего происхождения). Методология установления истины, увы, и здесь оказалась слишком простой. Как показывает практика правоприменения, квалификация сообщения как фейка происходит путем сравнения его с официальным дискурсом.

Субъект тем не менее вынужден самоопределяться даже в условиях информационного шторма. В самоопределении он может опираться на усвоенные когда-то общие методологические принципы (если такой опыт был в его биографии), на зарекомендовавшие себя в текущем опыте эвристические приемы, на личные принципы (если склонность к рефлексии побудила их сформулировать) или следовать своим интуитивным предпочтениям.

Могут ли эвристики помочь ему сориентироваться в том, можно ли доверять тому или иному посреднику? Мы наблюдаем несколько эвристик, которыми пытаются воспользоваться люди. Эвристика компетентности, которая для зрителей одной из телевикторин известна как «помощь зала», состоит в проверке своих впечатлении о суждении источника по одобрению большинством активных (комментирующих) читателей. Это собственно эвристика большинства, ибо «большие батальоны всегда правы». Но она,
увы, не работает, поскольку мера противодействия ей известна: голоса комментаторов «за» легко балансируются голосами троллей «против».

Эвристика оценки экспертным сообществом. Учитывается положительная оценка источника теми экспертами, которые заслужили доверие субъекта ранее.

Эвристика соответствия личной картине мира, которой уже обладает субъект. Если источник смотрит на мир с позиции субъекта и как бы его глазами (то есть проходит проверку на сходство («истинность») оценок), то его оценки в неясных ситуациях, скорее всего, тоже верны. В иных видах практики это называлось пристройкой к слушателя с последующим его ведением. Как мы видим, любая выявленная эвристика легко преобразуется в средство манипуляции её обладателями, которые обычно ее и не осознают.

Эвристики, скорее всего, производны от общей организации обработки информации, сформированной у конкретного человека. Это проблематика когнитивных стилей и основанных на них типологии. Наиболее известны ставшие классическими описания К. Юнгом ориентирующих функций у людей с различными типами установок, способы кодирования информации Дж. Брунера, «языки» переработки информации в работах Л.М. Веккера. В современной когнитивной психологии эта тема описывается в терминах метакогнитивных составляющих познавательной сферы личности, в частности, познавательных стилей разного уровня.

В ряде типологии когнитивных стилей указывается на существование такого
различительного критерия как преобладающая ориентация на эмпирические впечатления (практический чувственный опыт) либо на обобщенную модель явления (теорию). В обзоре М.А.Холодной (2004), например, мы встречаем типологии Кляйна, Гарднера и Шлезингера, Брэмсона и Харисона, а также Дж.Росса, использующие это деление. Очевидно, что эмпиризм и рационализм являются одними из базовых способов мышления, выстраивающих основу формирования человеком субъективного образа мира. Однако ситуации, для
понимания которых практического опыта недостаточно, а рациональные модели либо отсутствуют, либо неубедительны, требуют собственного выхода. Представляется вероятным, что такая ситуация и ее вызовы порождают изобретение новых эвристик, создающих у субъекта чувство контроля за существующими в ней угрозами. Даже если это иллюзия, которая не продлевает жизнь, то она хотя бы временно повышает её качество.

В целом же вывод пессимистичен: эвристики различения добросовестности
посредника ненадежны, и люди практически беззащитны перед недобросовестными медиа-посредниками за исключением тех случаев, когда у них имеется «прививка» критическим мышлением. Оно, как представляется, формируется в ранней юности, и способом его формирования является освоение науки, а точнее – навыка научного мышления. Наука здесь
выступает хорошим средством развития критического мышления потому, что она в своих фундаментальных аспектах далека от ангажированности, правила формулирования и проверки гипотез в ней заданы в явном виде, а её этический опыт в целом пока еще превосходит другие области человеческой активности.

PS. Первым отечественным автором, представившим проблему выбора между
чувственным эмпирическим знанием и символическими теоретическими моделями широкой публике, оказался Козьма Прутков, заявивший: «Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол», не верь глазам своим». Однако вопрос, в пользу чего он сделал выбор, остался открытым.

Список литературы

Холодная М.А. Когнитивные стили. О природе индивидуального ума. 2-е изд. СПб.: Питер, 2004.

Для цитирования: Кимберг А.Н., Улько Е.В. Большие системы и неявные опасности: проблема
посредников / Психология безопасности и психологическая безопасность: проблемы взаимодействия теоретиков и практиков [Электронный ресурс]: материалы X Всероссийской научной конференции. Сочи, 2020 / Под ред. Ю.Э. Макаревской, З.И. Рябикиной и др. С.49 -56.
https://web.archive.org/web/20201205221553id_/https://izd-mn.com/PDF/53MNNPK20.pdf